Троп

Троп – это слово или выражение, которое нужно понимать в переносном смысле. Тропы делают речь образной и ёмкой. Но их глупо понимать буквально. Смешно пытаться небоскребом скрести небо, подмоченную репутацию сушить у горячей печки, а жену Рабиновича, золотце Сару, предлагать революционным матросам вместо золота. А вот попытка управлять страной, потому что оркестр нуждается в дирижёре, уже не смешна.

Рассмотрим, как обществоведы украшают свои тексты тропами, в частности:

• метонимиями;
• метафорами;
• оксюморонами.

Метонимия

В метонимии что-либо называется не прямо, а по имени тесно связанного с ним предмета или явления, по имени тесно связанной с ним личности или характеристики. Например, комплект мебели для спальни нередко называют спальней, произведение – именем его автора (купить Куприна, снять с полки Толстого). Подобное переименование и есть метонимия. Метонимия сокращает речь за счет потери её точности. Например, выпил три стакана. Нужно понимать, что выпил содержимое трех стаканов.

Руководят ли страной ее руководители?

Руководителей государства часто называют руководителями страны. В стране, где власть государства ограничена обычаем или законом, такое называние есть метонимия. Однако большинство не ощущает переносного смысла. В высших государственных чинах действительно видят руководителей страны или региона, которым вручена безграничная власть и на которых лежит безграничная ответственность за благополучие подвластных им людей.

Если современный политик пытается объяснить избирателям, что страной не нужно руководить, то избиратели его не понимают и не поддерживают. Успешная политика в условиях массовой наивности заключается не в развенчании массовых заблуждений, а, наоборот, в их поддержании. Пусть избиратели считают, что они голосуют за хорошего руководителя страны. У этого руководителя должна быть экономическая программа по преобразованию страны, которая обеспечит стабильный экономический рост. У этого руководителя должна быть социальная программа, которая обеспечит справедливое распределение результатов, полученных в ходе реализации экономической программы. Эти две программы часто называют обобщенно социально-экономической программой.

Главу городской администрации называют главой города. Глава города – это тоже метонимия, тоже сокращение речи. Но, как и в случае с руководителями страны, это осознают немногие. Большинство считает главу города начальником над всеми горожанами, а глава города не спешит переубедить горожан. Неблагодарное это дело – разъяснять массам, что они заблуждаются. Политический успех в условиях массовой наивности приносит только демагогия. Она может принимать различные формы. Например, форму пятилетних планов. Сейчас модна демагогия в виде социально-экономических программ. Созданием демагогических программ занимаются обществоведы, которые для того, чтобы лучше воздействовать на умы избирателей, выдают свою демагогию за науку. То есть многое из того, что обществоведы выдают за науку, наукой не является. Это – демагогия. Она оглупляет массы. Она расширяет власть государства. Она может довести до тотальной власти, до превращения всей страны в большую организацию-государство. И тогда руководители государством буквально превращаются в руководителей страны.

Хозяйство ли народное хозяйство?

Метонимией являются выражения народное хозяйство, национальная экономика, национальный доход, национальный продукт, национальное богатство. Но метонимией они являются только в странах, где уважают приватность. В коммунистических странах эти выражения можно понимать буквально, но при одном условии: при условии, что под интересами народа надо понимать интересы коммунистических лидеров.

В «Сказке о Тройке» братьев Стругацких перебравший накануне председатель Тройки Лавр Федотович Вунюков так объясняет своим подчиненным желание выехать на свежий воздух:

— Народ… – произнес бастион, болезненно заводя глаза. – Народ не любит замыкаться в четырех стенах. Народу нужен простор. Народу нужны поля и реки. Народу нужен ветер и солнце…
— И луна! – добавил Хлебовводов, преданно глядя на бастион снизу вверх.
— И луна, – подтвердил Лавр Федотович. – Здоровье народа надо беречь, оно принадлежит народу. Народу нужна работа на открытом воздухе. Народу душно без открытого воздуха…
Мы еще ничего не понимали, даже Хлебовводов терялся в догадках, но проницательный Фарфуркис уже собрал бумаги, упаковал записную книжку и что-то шептал коменданту. Комендант кивнул и почтительно осведомился:
— Народ любит ходить пешком или ездить на машине?
— Народ, – провозгласил Лавр Федотович, – предпочитает ездить в открытом автомобиле… Выражая общее мнение, предлагаю настоящее заседание перенести, а сейчас провести намеченное на вечер выездное заседание по соответствующим делам. Товарищ Зубо, обеспечьте. – С этими словами Лавр Федотович вновь грузно опустился в кресло.

В коммунистических странах очень любят слова народ, народный. Коммунисты любят называть свои режимы народными, причем многократно народными – народными демократическими республиками. И это понятно. Мы говорим народ, подразумеваем – председатель.

В коммунистических странах все работают на одно большое народное (в смысле публичное, государственное, председательское) хозяйство, которое по аналогии с колхозом можно назвать нархозом. В нархозе постыдно и даже преступно ставить свое выше народного, в смысле – председательского. В нархозе действительно производят национальный продукт, действительно в меру сил преумножают национальное богатство и действительно получают национальный доход, который затем распределяется между членами нархоза в соответствии с их заслугами перед народом, в смысле – перед председателем.

Там, где уважают приватность, народное хозяйство и национальная экономика – метонимии, сокращения речи, терпимые в статистических справочниках, из которых можно узнать об объеме производства различных вещей, о количестве людей и предприятий, которые все это произвели. Там народное хозяйство и национальная экономика – не публичное, не государственное хозяйство, не председательское хозяйство. Там нет нархоза, в котором все сообща работают на народный, то есть председательский, интерес. Там много хозяйств, и каждый хозяин преследует собственные, а не народные интересы, потому что нет народного интереса, есть только интересы составляющих народ людей. Раз нет нархоза – нет национального богатства, национального продукта и национального дохода в смысле председательского богатства, продукта и дохода. Есть богатства, продукты и доходы многих хозяйств, многих людей. Эти вещи никогда не принадлежали нации или народу, потому что нет нархоза. Национальное богатство, национальный продукт и национальный доход – лишь сокращения речи для обозначения некоторых сумм в статистических справочниках. Можно посчитать суммарный доход всех жителей страны. Можно даже назвать его национальным доходом. Но от этого он не становится общим (национализированным) доходом, на который могут претендовать все жители страны под руководством председателя. Сложение, как арифметическая процедура, совсем не предполагает обобществление, как его понимают коммунисты.

Народным хозяйством, если это не председательское хозяйство, нельзя управлять как реальным хозяйством. Управлять народным хозяйством как реальным ничем не лучше, чем стоять на предсъездовской вахте как на реальной вахте на корабле. Ничем не лучше, чем добывать железо из железной поступи пролетариата. А советы экономиста в управлении “народным хозяйством” столь же уместны, сколь объяснения орнитолога о повадках “стреляных воробьев”. Управлять можно лишь председательским хозяйством. При этом председателю и его людям нравится называть председательское хозяйство народным. И это народное (председательское) хозяйство – реальное хозяйство, в отличие от поэтичного народного хозяйства там, где уважают межи, и где каждый может обзавестись своим хозяйством. В некоммунистических странах народное хозяйство – не реальное хозяйство, это всего лишь образное выражение, троп, метонимия. Это полезный образ для тех, кому нравится власть от имени народа. Но это опасный образ для тех, кого оскорбляет начальственная роль представителей народа, кто считает себя вправе договариваться с ними, а не подчиняться им, для кого представители народа не командиры, а партнёры в разрешении общих, публичных проблем.

Национальное – это чье?

Прилагательные народный и национальный вызывают у большинства людей ощущение национализированного, публичного, государственного. Нужно быть достаточно искушенным человеком, чтобы отличать национальное от национализированного, народное от публичного, коллективное от коллективизированного, общественное от обобществленного. Но многие не отличают, и предлагают, например, более справедливо распределять национальный доход, забывая, что национальный доход – не обобществленный доход, а всего лишь сумма доходов людей, образующих нацию. Такое забвение подрывает уважение к приватности и постепенно расширяет государственное хозяйство до масштабов страны, до масштабов нархоза.

Сегодня популярны метонимии мировое хозяйство и мировая экономика. Буквальное понимание этих метафор грозит обобществлением в мировом масштабе. Появление могущественной наднациональной бюрократии в виде ООН, МВФ, Европарламента – первые шаги к этому обобществлению.

Шляпа ли Красная Шапочка? Частный случай метонимии – синекдоха. Синекдоха – это называние целого по имени его замечательной, выдающейся части. Можно целое назвать по имени его отличительной, характерной части, но такое называние не дает оснований считать, что целое и часть это одно и то же. Можно девочку в красной шапочке назвать Красной Шапочкой, а человека с синей бородой – Синей Бородой, но смешно путать шапочку с девочкой, а бороду – с бородатым человеком.

Ценно ли то, что много стоит?

Современные русскоязычные экономисты часто употребляют слова “ценность” и “стоимость” как синонимы из-за того, что ценные вещи обычно много стоят. И наоборот, высокая стоимость чаще всего признак ценной вещи. Но корреляция ценности (значимости) вещи с ее стоимостью не дает основания считать, что ценность (значимость) и стоимость (затраты) – это одно и то же. Кто этого не понимает – совершает ошибки.

Хорошо, если за эти ошибки расплачивается сам ошибающийся, как в случае с Робертом Оуэном – знаменитым директором образцовой фабрики в Нью-Ленарке (Шотландия) и идеологом трудовых коммун. Оуэн организовал в 1832 году Биржу справедливого обмена труда. На эту биржу принимались вещи, где их оценивали прямо пропорционально затратам труда, идущего на их изготовление. Для Оуэна ценность (важность) и стоимость (затраты на изготовление) были синонимами. Синекдоху он понял буквально. Красную Шапочку приняли за головной убор. Стоимость Оуэн принял за ценность. На бирже накопилось много трудоемких товаров, которые никто не хотел брать по «справедливым» ценам. Биржа обанкротилась. Оуэн покрывал убытки за свой счет.

Но когда Карл Маркс принял стоимость за ценность, то расплачиваться пришлось всем нам. Приняв стоимость за ценность, Маркс сделал вывод о паразитической (эксплуататорской) роли капиталиста. Ведь если ценность (богатство) – это стоимость, затраты, которые в конечном счете сводятся к труду, то только рабочий, который трудится, создает богатство. А капиталист, который не трудится, но получает часть богатства, обирает рабочего, эксплуатирует его. Следовательно, капитализм и частная собственность, которая порождает капитализм, – это плохо, это грабеж. Нужно уничтожить частную собственность и капитализм. Нужно экспроприировать экспроприаторов. Так писал Маркс.

Почему одни тела плавают, а другие тонут? Детское объяснение плавучести тел их легкостью до некоторых пор работает. Но уже Архимеда такое объяснение не устроило, и он объяснил плавучесть тела не его весом, а его плотностью. Вернее, соотношением плотности тела и плотности жидкости, в которой тело плавает или тонет.

В общественных дисциплинах мы не доросли до Архимеда и до сих пор объясняем цены товаров стоимостью их изготовления, при этом путая ценность со стоимостью.

Метафоры

Метафора — это троп, в котором присутствует уподобление. Человека, например, за присущие ему качества могут назвать орлом, курицей, попугаем, медведем, свиньей, неявно уподобляя его этим животным, но, не отождествляя его с ними.

Государство – хлам, который не жалко выбросить

Обществоведы, как и прочие люди, употребляют метафоры. Ленин вслед за Марксом и Энгельсом уподобляет буржуазное государство злой машине, которая гнетет, давит, эксплуатирует. Это орудие войны капитала против труда, эту машину классового господства, эти омертвевшие политические формы нужно сломать. Призывать к слому бездушной и давно устаревшей машины легче, чем к уничтожению людей, сопротивляющихся коммунизму.

Насилие – полезная бабка, помогающая рождению

У Маркса насилие – повивальная бабка старого общества, когда оно беременно новым. Получается, что это полезная бабка, помогающая дитяти родиться. А если при этом льется кровь, то это неизбежная кровь, сопровождающая рождение. Не бывает родов без крови.

Страна как дом

Страну часто называют домом, семьей или матерью. Было политическое движение «Наш дом – Россия». СССР называли семьей народов. Родину нередко называют матерью, а политического лидера – отцом, царя – батюшкой, а царицу – матушкой.

Частое и перекрестное употребление домашних или семейных метафор приводит к потере ориентиров, гипнозу. Люди забывают, что это метафоры. От политического лидера начинают ждать того же, чего ждут от отца или матери, уподобляя себя малым неразумным детям. От правителя ждут забот, указаний и даже наказаний за недостаточно трепетное отношение к отцу (матери), семье, дому. От сограждан ждут братской (товарищеской) помощи и обижаются, если чужие люди ведут себя не по-братски. Когда правители и сограждане бесцеремонно по-семейному лезут в чужие дела, им не дают отпора. Ведь в семье нет чужих, все свои.

Народ против личностей

Мы уже рассматривали вышеприведенные тропы как метонимии. Но они могут быть и метафорами, когда народ, нация, общество уподобляется одушевленному существу, имеющему цели, потребности. Говорим же мы: «общественные потребности». Общество, народ уподобляется одушевленному существу, которое может действовать (производить, торговать, воевать) для достижения своих целей. Говорим же мы: «общественное производство», «международная торговля». Общество уподобляется одушевленному существу, которое может оценивать. Говорим же мы: «общественная оценка». Уподобляется столь часто, что многие забывают, что это – уподобление. Начинает казаться, что коллектив – реальное одушевленное существо. Причем существо, по своей реальности и одушевленности превосходящее любого человека. «Народ, народные массы – социальная общность…, творец истории, ведущая сила коренных общественных преобразований. Народ – подлинный субъект истории; его деятельность создает преемственность в поступательном развитии общества. Место и роль народа в истории впервые раскрыл марксизм-ленинизм, устранивший один из главных пороков идеалистической социологии, которая игнорировала решающую роль народа в общественном развитии, приписывая ее выдающимся личностям»» . Так и хочется после этой фразы писать с большой буквы: Народ, Общество, Нация, подразумевая Ленина или Вунюкова.

Простые потребности Общества

Виктор Пелевин рассуждает об обществе, как о примитивном существе типа амебы. У этого существа простейшие потребности: поесть и оправиться. Поэтому Пелевин называет это существо Оранусом. Когда коллективисты строят из людей Орануса, то это существо начинает переделывать людей, исходя из своих простых запросов. Все изыски, превосходящие понимание Орануса, устраняются: мир хижинам, война дворцам.

Образ Орануса постоянно обнаруживаешь в высказываниях обществоведов. У Орануса есть тело, которое обществоведы называют общественным бытием или базисом. У него есть дух, который обществоведы называют общественным сознанием или надстройкой. В Философском энциклопедическом словаре общественное сознание определяется как духовная сторона исторического процесса, представляющая не сознание членов общества, а целостное духовное явление. Это целостное духовное явление, а, короче, дух Орануса, слаб и вторичен по отношению к телу Орануса, если исходить из материалистического понимания Общества.

Юрий Борев в своей «Истории государства советского в преданиях и анекдотах» приводит следующий диалог между Лениным и Луначарским:

— Неловко, Анатолий Васильевич, содержать такой роскошный театр, как Большой, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне. Опера и балет — остаток чисто барской культуры.
— Конечно, весь строй оперы является придворно-церемониальным и высокобарским. И все же общекультурная её значимость весьма высока.

Ленин тяжело задумался и почти машинально повторил:

— Значимость её весьма высока. Ладно: так и быть, пока не трогаем ваш Большой театр.

Забытые выделения

Оранус, движимый своими общественными потребностями, занимается общественным производством. Не произведя – не потребишь. Вот, по-видимому, почему у обществоведов производство первично по отношению к обмену, распределению и потреблению. Вот почему производство начинает цикл общественного воспроизводства. За производством, по логике Орануса, следует второй этап – потребление. Потребленное должно перевариться – это следующий этап общественного воспроизводства. Тело Орануса состоит из клеточек-людей, и эти клеточки начинают слаженную работу по распределению и обмену (перераспределению), то есть перевариванию потреблённого. Классические обществоведы стыдливо умолчали о завершающей стадии – о выделении Орануса. Однако современные обществоведы, особенно экологи, восполняют этот пробел. Испражнения Орануса в центре их внимания. Испуганные количеством испражнений, экологи предлагают меньше производить и потреблять, чтобы меньше гадить. Но вернемся к другим метафорам.

Финансовые инструменты для рыночного механизма

Рынок часто уподобляют механизму. Иногда прямо так и говорят: рыночный механизм. Раз механизм, то должен быть и механик для установки, налаживания, регулирования, ориентирования. Роль такого механика экономисты отводят государству. Должны быть инструменты для регулирования механизма. Их иногда называют финансовыми инструментами. Но если обойтись без метафор и представить рынок в виде обменивающихся людей, то необходимость их регулирования, ориентирования, совершенствования со стороны государства не столь очевидна. Особенно, когда обменивающиеся люди не просят об этом государство. И тем более, когда они противятся вмешательству государства, вооруженного не только финансовыми инструментами.

Войнович во второй книге романа-анекдота об Иване Чонкине, писал про журналиста, который любил метафоры. Нефть у журналиста превращалась в черное золото, хлопок – в белое золото, лес – в зелёное золото. Когда ему пришлось писать про настоящее золото, он растерялся и не нашёл слов . Обществоведы, как и журналисты, тоже любят метафоры.

Читаю: потребительские расходы – не ведущая сила экономики, а ведомая. Несмотря на свою величину, они не являются двигателем ВНП. Это его тормозной вагон. А вот инвестиции – это не служебный вагон, а паровоз, который «тянет» экономику.

По всей видимости, авторы возражают кейнсианцам, которые пытаются взбодрить производство потреблением, а не инвестициями, и публике такая красочность нравится. Но такая красочность имеет опасные последствия. Вся страна с её ВНП (валовым национальным продуктом), которую в таких случаях экономисты любят называть экономикой, начинает казаться одним большим поездом, где скорость каждого пассажира не зависит от его усилий, а задаётся общим для всех паровозом. В свободной стране у каждого если не свой паровоз, то другой транспорт, ноги, наконец. Когда метафоры с паровозом и аналогичные им повторяются регулярно, невольно проникаешься верой в единую национальную экономику, в которой неорганизованные индивиды могут только мешать машинисту, вождю, рулевому или кормчему.

Одушевление коллективов

Щебет обществоведов гипнотизирует. Он внушает мысль об одушевленности коллективов и необходимости ставить интересы коллектива выше личных интересов. «Давно уже существовало и теперь еще существует страшное суеверие, сделавшее людям едва ли не больше вреда, чем самые ужасные религиозные суеверия. И это-то суеверие всеми своими силами и всем своим усердием поддерживает так называемая наука. Суеверие это совершенно подобно суевериям религиозным: оно состоит в утверждении, что, кроме обязанностей человека к человеку, есть еще более важная обязанность к воображаемому существу. Для богословия воображаемое существо это есть бог, а для политических наук воображаемое существо это есть государство».

Обществоведы обычно впрямую не говорят об одушевленности общества. Они обычно впрямую не хвастают тем, что им дано чувствовать или исчислять высшие по сравнению с индивидуальными желаниями интересы общества, и что поэтому они вправе командовать другими людьми, которым это не дано. Но обществоведы, особенно экономисты, постоянно намекают о своем даре чувствовать потребности, нужды, желания общества и даже всего человечества.

«…Экономическая теория изучает взаимодействие людей в процессе поиска эффективных путей использования ограниченных производственных ресурсов в целях удовлетворения материальных потребностей общества».

«Экономика – общее название организационных, юридических и материальных механизмов и процессов, обеспечивающих условия для удовлетворения основных потребностей человечества».

Удовлетворяет потребности коллективов экономика (хозяйство). Ищет эффективные пути удовлетворения тоже экономика, но уже теория, наука, которая изучает экономику (хозяйство). Следовательно, экономисты, как теоретики, так и хозяйственники, очень важные люди в деле удовлетворения потребностей коллективов – будь то общество или человечество.

Экономисты намекают на то, что общество – организм, жизнь которого не сводится к жизни людей. «…Экономисты, как и представители всех других общественных наук, имеют дело с индивидуумами главным образом как с членами общественного организма. Как храм составляет нечто большее, чем камни, из которых он сложен,… так и жизнь общества – это нечто большее, чем сумма жизней его индивидуальных членов.

Ветер частных интересов в парусах страны. Иногда намеки экономистов на знание нужд народа, страны выражены более романтично, как, например, у лауреата Нобелевской премии Василия Леонтьева: «Я увлекаюсь парусным спортом и, когда объясняю студентам, как функционирует экономика страны, сравниваю ее с яхтой в море. Чтобы дела шли хорошо, нужен ветер, – это заинтересованность. Руль – государственное регулирование. У американской экономики слабый руль. Нельзя делать так, как говорил Рейган: поднимите паруса, пусть их наполнит ветер, и идите в кабину коктейли пить. Так нас и на скалы вынесет, разобьем яхту вдребезги. У Советского Союза сейчас наоборот: ветер не наполняет паруса, а тогда и руль не помогает. Я думаю, что более правильно делают японцы. У них, конечно, есть частная инициатива, но и государство играет большую роль, влияя на развитие экономики в лучшем направлении».

Заметьте, что у Василия Леонтьева частная инициатива, частный интерес – дикая сила, стихия, которая может разрушить «экономику страны», если не обуздать стихию. Частная инициатива не ведает, что творит. Это ведают лишь экономисты, находящиеся на государственной службе. Они – рулевые «экономики страны». Поэтому частным людям просто необходимо подчиняться государству, советы которому дают экономисты.

Метафора Василия Леонтьева побуждает думать, что у страны должен быть рулевой или кормчий. Но страна это миллионы людей, миллионы яхт, если хотите, и у каждого человека свой путь, каждый сам себе кормчий.

Объяснения кризиса метафорами

Причина современного кризиса «в отсутствии источников роста и в России, и в мире. Исчерпанность «моторов» развития США означает сваливание мировой экономики в депрессию. Поэтому и российская экономика… выйдет из наиболее острых кризисных шоков… не в рост, а в изнуряющую депрессию. Последняя будет недолгой: она вызовет «детонацию» наших внутренних проблем… и сваливание страны в системный кризис – дестабилизацию всех значимых сфер общественной жизни.

Ситуация будет усугублена политикой Кудрина–Игнатьева, создавшей в стране искусственный дефицит денег… и это многократно усугубило сжатие спроса, вызванное вползанием мировой экономики в депрессию. В результате экономика уже начала, как в водоворот, втягиваться в спираль деградации, в которой вызванное сжатием спроса сокращение производства обусловливает новое сжатие спроса – и новый производственный спад».

Михаил Делягин – доктор экономических наук, директор Института проблем глобализации и, наконец, известный в стране экономист, который участвует в телевизионных шоу. Он, как и почти все экономисты, особенно левых политических взглядов, поэтичен и любит метафоры. Мировая экономика из-за отсутствия источников роста и моторов развития сваливается у него в депрессию. А российская экономика выйдет из ужасных кризисных шоков, но не в рост, а в депрессию, причём изнуряющую. Лучше бы не выходила! Депрессия, куда свалилась экономика, может вызвать детонацию проблем, что свалит за свалившейся экономикой уже и страну, но страну свалит уже не в депрессию, а в системный кризис, что, пожалуй, хуже. Мировая экономика, свалившись в депрессию, вползает в неё (в депрессию, на которую или в которую она упала) из-за сжатия спроса. Если спрос не разжать, то экономика втянется в спираль деградации, как в водоворот. Происходит нечто плохое. И даже названы виноватые: Кудрин с Игнатьевым. Но что же происходит и что с этим делать – так и неясно. По крайней мере, мне неясно. И я боюсь спрашивать дальше, потому что будет ещё больше слов, многие из которых медицинские термины: шок, депрессия, кризис, дестабилизация, деградация – и ещё меньше ясности.

Делягин говорит на привычном для экономистов языке, но этот язык трудно назвать языком науки. Используются слова с плохо определённым смыслом: системный кризис, изнуряющая депрессия, острый кризисный шок, источники роста, спираль деградации, мировая экономика. Эти слова лишь кажутся терминами, но не являются таковыми.

Оксюмороны

Оксюморон – это троп, в котором сталкиваются противоположные по смыслу слова. Например: “живой труп”, “горячий снег”, “зияющие вершины”, “веселая грусть”, “нарядная обнаженность”, “жар холодных чисел”, “умная голова, да дураку дана”, или «фанфарное безмолвие, которое славит многодумное безмыслие».

А вот речь перед строем Пластилина Мира из книги Е.В. Клюева «Между двух стульев». Речь сплошь состоит из оксюморонов:

«Случилось то, чего не случалось, а если и случалось, то другое. Среди нас нашёлся тот, кого не было среди нас, но оказалось, что был. Это, как говорится, и радостно и грустно. Грустно потому, что его не было, а радостно потому, что оказалось, что был. Теперь у нас есть все основания сказать, что нет никаких оснований говорить, будто герои перевелись в наше время. Они, конечно, перевелись – и никто с этим не спорит, однако сегодня мы видим перед собой настоящего героя. Разумеется, в нём нет ничего от героя, но он герой, несмотря на это. То, что он герой, незаметно с первого взгляда. И со второго. И с третьего. Это вообще незаметно. Встретив его на улице, вы никогда не скажете, что он герой. Вы даже скажете, что никакой он не герой, что – напротив – он тупой и дрянной человечишко. Но он герой – и это сразу же бросается в глаза. Потому что главное в герое – скромность. Эта-то его скромность и бросается в глаза: она просто ослепляет вас, едва только вы завидите его. Он вызывающе скромен. Он скромен так, что производит ощущение наглого. Но это только крайнее проявление скромности. Стало быть, несмотря на то, что в нём нет ничего, в нём есть всё, чтобы поцеловать Спящую Уродину и пробудить Её ото сна. Я мог бы ещё многое добавить к сказанному, но добавить к сказанному нечего». Речь Пластилина Мира явно удалась, ей долго и возбуждённо аплодировали.

Употребление оксюморонов – это один из способов построения фантастических миров, свободных от некоторых правил, обязательных для реального мира. Оксюмороны хороши как средство для привлечения внимания. Противопоставлением смыслов они могут ошеломлять, поражать, вызывать неожиданные ассоциации, смешить. Но к этому противопоставлению нужно относиться не более как к фантазии, будоражащей воображение. Впрочем, все тропы – фантазии, небывальщина. Эти фантазии нельзя принимать за реальность, иначе, руководствуясь вымыслом, можно “не вписаться” и больно удариться о непохожую на него действительность. Но некоторые оксюмороны люди упорно понимают буквально. Поэтому данные оксюмороны могут быть мощным гипнотическим средством, средством внедрения иллюзорных представлений о мире, средством манипулирования людьми.

Обязанности под видом награды

В Конституции СССР (статья 63) воинская служба провозглашалась почетной обязанностью советского гражданина. Почетная обязанность – оксюморон. Ведь к тому, что почетно, не обязывают. И, наоборот, в том, к чему обязывают, нет почета. Почетным может быть лишь право, но не обязанность. Но об этом мало кто задумывался, поэтому коммунистическим начальникам удалось убедить миллионы советских людей в почетности воинской обязанности.

Грабеж под видом подарка

Гипнотическим воздействием обладает и другой оксюморон – общественная собственность. Открытый грабеж не вызывает сочувствия. Но когда это грабеж от имени общества, когда он называется не грабежом, а обобществлением или национализацией, когда награбленное называют общественной или социалистической собственностью, то начинает действовать утешительный гипноз оксюморона. Этот оксюморон создает у многих людей иллюзорное чувство хозяина, собственника огромных экспроприированных богатств, иллюзию сохранения и даже совершенствования института собственности при реальном грабеже со стороны государственных людей. Ведь принадлежать народу, обществу реально означает – принадлежать государственным начальникам.

Подавление под видом освобождения

Ленин говорил, что социалистическое государство перестает быть политическим государством , то есть оно перестает быть машиной (опять метафора) для подавления одного класса другим. Но неполитическое государство, то есть не подавляющее государство – оксюморон. Государство всегда подавляет одних для защиты других. Именно поэтому государство – самая вооруженная организация в стране. Весь вопрос в том, кого подавлять и для чьей защиты? Буржуазное государство защищает имущих и подавляет тех, кто покушается на их имущество. Социалистическое государство защищает народ и подавляет врагов народа. Но мы уже знаем: слышишь народ – понимай председатель. Социалистическое государство защищает председателя и подавляет его врагов, в число которых входят даже те, кто недобросовестно служат председателю.

Бездокументарный документ

В том же Гражданском кодексе есть понятие “бездокументарные ценные бумаги” (статья 149), а в статье 142 ценная бумага провозглашается документом. Таким образом, бездокументарная ценная бумага является бездокументарным документом.

Внесудебный арбитраж. В советское время арбитраж не признавался судом. Арбитраж, который не суд, – оксюморон. Сейчас арбитраж признается судом, но чтобы ни у кого не было сомнения, его стали называть не просто арбитражем, но арбитражным судом. Оказывается, что не только тавтологии могут порождать оксюмороны, но и оксюмороны – тавтологии.

Собственник, который не собственник

Собственником вещи принято называть окончательного её хозяина, за которым уже нет никого главнее. Ведь он этой вещью, согласно п. 1 ст. 209 ГК РФ, может не только владеть, но также пользоваться и распоряжаться («силу» описания полномочий при помощи владения, пользования и распоряжения мы уже рассматривали в предыдущей главе). Нельзя быть собственником от имени другого лица. Ведь собственник уже не собственник, если он не окончательный хозяин. Тем не менее, из п. 3 ст. 214 ГК РФ следует, что от имени России права собственности могут осуществлять другие лица. Но если я буду обращаться к этим лицам, как к собственникам, то они мне могут заявить, как в свое время заявил областной комитет по управлению государственным имуществом, что они не собственники, что они только выступают от имени России, которая собственник. И опять выполнение обещаний со стороны лица, которое осуществляет права собственности от имени России, грозит затянуться на годы.

Наказание правых

Кто прав, тот не виноват. Кто не виноват, того не за что наказывать. Однако пункт 2 статьи 1064 ГК РФ предполагает обязанность возместить вред и при отсутствии вины: «Лицо, причинившее вред, освобождается от возмещения вреда, если докажет, что вред причинён не по его вине. Законом может быть предусмотрено возмещение вреда и при отсутствии вины причинителя вреда». Наказание правых, невинных людей, принудительное обременение их обязанностями противоречит основам права, справедливости. Наказание справедливо лишь по отношению к неправым, виноватым людям.

Запрещённое право

Право – это защищённая возможность. Вправе – значит, можешь, если хочешь. А если запрещено – значит не вправе. Запретить – значит лишить права. Нельзя одновременно право иметь и не иметь, быть и не быть вправе. Закон противоречия запрещает. Однако законодатель, вопреки законам логики, которые даже он не может изменить, запрещает осуществлять права, которые нарушают права других людей, например, в части 3 статьи 17 Конституции РФ. Но прав нарушать права других людей в принципе быть не может. Законодатель, запрещая такие права, по сути, признает их. Статья 10 ГК РФ, запрещая злоупотреблять правом, создаёт оксюморон, запрещённое право. Предел возможностей – грани, а всё, что в этих пределах – права. Не надо ставить пределы правам, потому что права – это уже определённые, меченые возможности.