Просмотр исходного текста страницы Аксиома об обособленности

Аксиома об обособленности гласит: '''о [[воля|чувствах]] других можно судить лишь по их [[дело|делам]]'''.

Аксиома об обособленности &mdash; одна из [[Аксиомы терминомики|восьми аксиом терминомики]].

=Чужая душа &mdash; вещь в себе=
Иммануил Кант называл непостижимое, запредельное ''вещью в себе''. Только свою душу, свои печали и радости, можно ощутить непосредственно. О чувствах других людей можно узнать лишь из дел этих людей, например, из рассказа этих людей о своих чувствах. Непосредственно услышать «музыку» в чужой голове невозможно, как невозможно подсмотреть чужой сон. Михаил Жванецкий даже о «музыке» в своей голове пишет:
 «Ужас в том, что пока я не скажу вслух, не буду знать, что думаю».

Только фантасты, сказочники сочиняют волшебные средства для непосредственного чтения чужих чувств.

У Герберта Уэллса («Люди как боги») люди далёкого будущего научились общаться без слов. Они вместо того, чтобы говорить, мыслили друг другу. Каждый, кто принимал мысль, облекал её в слова. Причём каждый облекал мысль в наиболее удобные для себя слова, и не нужно было переводчиков. 

В фильме «Чего хотят женщины» герой Мела Гибсона после удара электрическим током «слышит» мысли женщин, что позволяет ему добиться у них фантастического успеха. В реальности мы можем лишь реконструировать мысли других людей по их делам. Чтобы узнать, что хочет женщина, с ней лучше всего говорить.

Непосредственное, помимо дел, в частности &mdash; помимо слов, познание чужой души также невозможно, как невозможно путешествие в прошлое на машине времени. 

=Пословицы об обособленности души=
# В чужую душу не влезешь. 
# Друг он мой, а ум у него свой. 
# За чужой щекой зуб не болит.
# Чужая душа &mdash; загадка.
# Чужая душа &mdash; потемки.
# Чужая душа &mdash; дремучий бор.
# Чужая душа не гумно: не заглянешь.

В полной мере можно ощутить лишь свои нужды и радости. О чувствах других людей остается только догадываться. Не исключено, что эти другие могут вводить вас в заблуждение относительно своих чувств. Они, например, могут говорить гадости про сильные нужды и ценные силы, называя их грехом, для того, чтобы усыпить бдительность других людей, которых считают конкурентами, соперниками, чтобы отвлечь конкурентов от ценных сил и завладеть этими силами самим. Они, наконец, могут шутить.

=Слово, как дверь в чужую душу=
Лев Успенский в книге «Слово о словах» пишет о впечатлении, которое на него произвели слова об обыкновенном разговоре. 
 «Это случилось лет шестьдесят назад. В номере какого-то журнала мне попался рассказ Куприна. Назывался он «Вечерний гость»... Одна маленькая сценка из него навсегда врезалась мне в память, хотя в те дни мне было ещё очень немного лет &mdash; десять или двенадцать, не более. Что меня в ней поразило?
 В комнате сидит человек, а со двора к нему кто-то идёт, какой-то «вечерний гость».
 «...Вот скрипнула калитка... Вот прозвучали шаги под окнами... Я слышу, как он открывает дверь, &mdash; пишет Куприн. &mdash; Сейчас он войдёт, и между нами произойдёт самая обыкновенная и самая непонятная вещь в мире: мы начнём разговаривать.
 Гость, издавая звуки разной высоты и силы, будет выражать свои мысли, а я буду слушать эти звуковые колебания воздуха и разгадывать что они значат... и его мысли станут моими мыслями... О, как таинственны, как странны, как непонятны для нас самые простые жизненные явления!».
 Прочитав тогда эти строки, я остановился в смущении. Сначала мне показалось, что автор смеётся надо мною: что он нашёл удивительного в таком действительно обыкновенном явлении &mdash; в разговоре двух людей? Разговаривают все... И ни разу это не показалось мне ни странным, ни удивительным.
 А теперь? А теперь я глубоко задумался. Действительно: как же это так?
 Вот я сижу и думаю. Сколько бы я ни думал, никто, ни один человек на свете, не может узнать моих мыслей: они мои!
 Но я открыл рот. Я начал «издавать», как написано в рассказе, «звуки разной высоты и силы». И вдруг все, кто меня окружает, как бы получили возможность проникнуть «внутрь меня». Теперь они уже знают мои мысли…»

=Лёгкость общения с любимыми=
Любовь облегчает общение. Требуется совсем немного дел, чтобы почувствовать другого. Для Левина и Кити &mdash; героев романа Льва Толстого «Анна Каренина» не нужно было слов, достаточно было начальных букв и взглядов, чтобы признаться в любви:

 «&mdash; Вот, &mdash; сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили: «когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?» Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на неё с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймёт ли она эти слова.
 Она взглянула на него серьёзно, потом опёрла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: «То ли это, что я думаю?»
 &mdash; Я поняла, &mdash; сказала она, покраснев.
 &mdash; Какое это слово? &mdash; сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда.
 &mdash; Это слово значит никогда, &mdash; сказала она, но это неправда!
 Он быстро стёр написанное, подал ей мел и встал. Она написала: т, я, н, м, и, о.
 Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
 Он взглянул на неё вопросительно, робко.
 &mdash; Только тогда?
 &mdash; Да, &mdash; отвечала её улыбка.
 &mdash; А т... А теперь? &mdash; спросил он.
 &mdash; Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! &mdash; Она написала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы могли забыть и простить, что было».
 Он схватил мел напряжёнными, дрожащими пальцами и, сломав его, написал начальные буквы следующего: «мне нечего забывать и прощать, я не переставал любить вас».
 Она взглянула на него с остановившейся улыбкой.
 &mdash; Я поняла, &mdash; шёпотом сказала она.
 Он сел и написал длинную фразу. Она всё поняла и, не спрашивая его: так ли? взяла мел и тотчас ответила.
 Он долго не мог понять, что она написала, и часто взглядывал в её глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить те слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих счастьем глазах её он понял всё, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он ещё не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ: Да.
 &mdash; В секретаря играете? &mdash; сказал князь, подходя. &mdash; Ну, поедем, однако, если ты хочешь поспеть в театр.
 Левин встал и проводил Кити до дверей.
 В разговоре их всё было сказано; было сказано, что она любит его и что скажет отцу и матери, что завтра он приедет утром...»